Война ворвалась в каждый дом, в каждую семью. Мужчины ушли на фронт, женщины и старики трудились в тылу. А что же делали дети? Дети тех военных лет, им было страшно, голодно… Сколько им было? Три, пять, семь лет… Маленькие, казалось бы, несмышленые, но воспоминания тех страшных лет прочно засели в их судьбах.

О том, что пережили люди в те страшные годы, написано, сказано, показано очень много. Вот как воспринималась война глазами простого саратовского мальчишки.

Из воспоминаний члена Союза журналистов России, Геннадия Ивановича Шаповалова, которому было в июне 41-го всего пять лет...

Первое дыхание войны: По-разному саратовцы оценивали развитие событий на фронтах. Кто-то хорохорился, что с «гансиками» покончим к Октябрьским праздникам, в крайнем случае, к Новому году. Другие были более сдержанными. А между тем немецкая лавина неудержимо катилась на восток. И Саратов на это реагировал соответственно. Были введены ограничения на потребление электричества. В месяц на семью полагалось 40 киловатт. За перерасход отключали от электросети. Закрывались многие магазины, ввели карточки на хлеб и другие продукты. Например, рабочим полагалась хлебная норма вдвое большая, чем иждивенцам. Нас было трое иждивенцев и одна работающая. Итого в день — 2 килограмма хлеба — одна буханка.

Отоваривать карточки я, пятилетний мальчишка, ходил в магазин на углу улиц Вольская и Нижняя (нынешняя Зарубина). Не знаю, как удавалось выкраивать, но если за хлебом приходил ребенок, продавщица сверх положенного добавляла довесок не более 5—7 граммов, который тут же и съедался. Есть хотелось нестерпимо. Пока доносил буханку до дома, она была словно мышью обглодана по граням. За это расплачивался стоянием в углу, а под горячую руку и поркой.

Хлебные карточки... Тогда они были не то что на вес золота — на вес жизни. Как-то раз зимой, в морозный день, чтобы сократить путь до магазина, где получали хлеб, прицепился сзади к кузову полуторки, которая шла в нужном мне направлении. А когда меня «довезли» и я спрыгнул, то обнаружил, что рукавица, в которой как раз и были карточки, примерзнув к машине, «поехала» дальше. Как я испытал тогда, до сих пор страшно вспоминать... И я, шестилетний клоп, бежал как одержимый за этой полуторкой три или четыре квартала. Но догнал. Рукавица с карточками была на месте. Я оторвал ее и прислонился к стене какого-то здания. Минут десять не мог идти дальше — так дрожали колени. То ли от нервного напряжения, то ли от физического, то ли и от того, и от другого.

...Зима 41—42 гг выдалась многоснежной и очень морозной. В квартирах, как правило, не топили печи, им на смену пришли «буржуйки». Дров не хватало, либо не было совсем. Жгли старую мебель, ломали на топливо заборы, брошенные сараи. Было холодно и голодно. Предприятия и организации, где до войны работали фронтовики, по возможности, чем могли поддерживали их семьи. Помню, как с отцовской организации мама и бабушка на салазках привезли почти мешок (!) чечевицы. Из нее получался потрясающе вкусный суп, а пюре, как говорится, ум отъешь.

Летом для детей «нефтеснабовцев» организовали лагерь в селе Поповка Саратовского района. Это было какое-никакое подспорье семьям фронтовиков. Но подобная помощь все же не решала продовольственную проблему. Требовались радикальные меры в этом направлении. Это хорошо понимало руководство города, принявшее к весне 42-го решение о выделении предприятиям и организациям земельных участков под огороды. Пригодные для этой цели массивы находились в пойме реки Сазанка в районе Энгельсского мясокомбината, на острове Казачий и других подходящих для огородничества местах. Нам достался участок на Зеленом острове. Эти огороды спасли от голода очень многие семьи. Со своей «усадьбы» мы заготавливали на зиму картошку, капусту, лук, морковь и даже тыквы, из которых бабушка умудрялась приготовить «курагу» — единственное лакомство, которым можно было побаловать ребенка при отсутствии других сладостей.

Помню, как осенью 42-го собирали урожай со своего огорода... Мать повесила мне на спину мешок, в который насыпала примерно четверть от полного мешка картошки. Но все равно было очень тяжело. Мы доплыли до Саратова на последнем вечернем пароходе. Было уже почти темно. Доплелись до Липок, как вдруг объявили воздушную тревогу. И тут же, откуда ни возьмись, появилась конная милиция. Начала нас загонять в убежище. А мы в шоке — куда бежать, толком не поймем (район-то не наш), самолеты ревут (пусть и вдалеке), сирены воют, милиционеры орут, мы с матерью оба устали смертельно, дома братишка маленький... И вот мы с этими мешками окольными дворами, короткими перебежками... Еле добрались до дома. Страшно было, страшно…

И все же мы верили, что не далек тот час, когда немцы начнут «драп-марш nach West». И это, к счастью, случилось...